Источник
Мемуары беспризорника
Эдуард Кочергин получал один из главных наград фестиваля лично — поздним вечером 78-летнюю легенду театра XX века, назначенного главным художником БДТ, самим Георгием Товстоноговым, чествовали в консисторском дворике Вологодского кремля. Сойдя со сцены, Эдуард Кочергин попал в плотное кольцо коллег и обожателей — жали руки, обнимали и целовали, тянули книги для автографа, что-то дарили, в чем-то признавались, за что-то благодарили со слезами на глазах. Ко всеобщему вниманию Эдуард Кочергин до сих пор не привык, ведь театральный художник обычно выходит к публике лишь на премьере, а большую часть жизнь остается за кулисами. Лет 10 назад Кочергина уговорили записать те нетривиальные рассказы, которыми он много лет щедро угощал друзей и коллег, и мир обрел нового писателя. Книга «Крещенные крестами», вышедшая в 2009 году, произвела фурор у читателей и историков — о послевоенной стране, увиденной глазами мальчика-беспризорника, с таким вниманием к деталям и с такой пронзительностью раньше не писал никто. А все потому, что Кочергин выступил здесь не сочинителем, а сказителем, как назвали его литературные критики — ничего не придумывал, а просто и внятно изложил собственные скитания по Советскому Союзу. Сын врагов народа в течение семи лет добирался из Сибири, куда эвакуировали его в детский дом, к матери в Ленинград. В прошлом году родной театр Кочергина БДТ поставил по его книге спектакль — причем художником постановки выступил сам автор. Думается, экранизация похождений шкета по кличке Тень, изобретательного и юркого, не за горами. Слишком яркая и исторически выпуклая история.
Память глаз
Побеседовать с обладателем «Кружевной маски» фестиваля «Голоса истории» хотелось еще и потому, что на пути 13-летнего Эдуарда Кочергина в 1950 году встретились Вологда и Череповец. И он не забыл о пребывании в наших местах, встретивших юного беспризорника без должного почтения, на страницах своей книги.
Поговорить с Эдуардом Кочергиным корреспонденту «Речи» удалось фактически лишь во время очереди на выходе из Вологодского кремля: под старинной аркой образовалась небольшая давка-пробка, а теснота на мое счастье сделала разговор более откровенным.
— В вашей книге множество деталей, длинные диалоги, имена-фамилии и прозвища, названия и номера исправительных учреждений... Но ведь дело происходило более полувека назад. Как вы все это запомнили? Или дневник вели?
— Никогда не вел дневников и записей никаких не оставлял. Это память глаз, через глаза увиденное проникло в память и осталось там навсегда.
— Увиденное само попросилось на бумагу?
— Сначала были рассказы, которые печатались в журналах, и позднее были собраны в мою первую книжку «Ангелова кукла». Появился писательский опыт, и я решился взяться за воспоминания о своем детстве и юности. Свои истории я рассказывал друзьям, но в советские времена напечатать такое было нельзя. Когда такая возможность появилась, я сел за письменный стол. Почему? Я почувствовал, что обязан это сделать, это мой долг. Потому что в подобном жизненном положении, в которое я попал, тогда оказывались тысячи ребят, а воспоминаний об этом сохранилось очень мало. Война и сталинские дела создали великое множество беспризорников. Но в моей книге я никого ни в чем не обвиняю и политикой ни в каком виде никогда не занимался. По детству я воспитанник блатных, а их политика не интересовала.
Речная картошка и стибренная луковица
Воспоминания о пребывании юного Кочергина в Вологде и Череповце уместились в две главы. Оба города он увидел (и запомнил) мельком, поскольку бежал на запад, преследуемый разного рода борцами с беспризорностью. Корреспонденту «Речи» удалось вытащить из автора несколько черточек, которые не вошли в книгу.
Его схватили на подъезде к Вологде и на несколько месяцев юный Кочергин «снова стал собственностью государства» и «кантовался» (словечко из книги) в местном детприемнике, где с утра до вечера пели хором песни о Сталине — директор учреждения очень любил хоровое пение и выступал дирижером. Накануне девятого мая новичок угодил в карцер за сделанный из проволоки портрет вождя. А спустя месяц он уже летел прочь из Вологды, свободный как ветер. «За май месяц накопил съестных припасов и в начале июня бежал из этой энкавэдэшной капеллы в сторону Питера с ненавистью ко всяческому хоровому пению на всю оставшуюся жизнь», — пишет Кочергин.
Глава «Череповецкие мытарства» открывается сообщением о том, что в наш город автор добрался на товарняках без особых происшествий. Но и в Череповце приключений хватило, иначе не видать бы городу целой книжной главы. «Череповец — город огромного количества дымящих труб, — вспоминает Эдуард Степанович на страницах книги. — Такого я не встречал даже на Урале». Два дня он крутился возле вокзала, выбирая состав в сторону Ленинграда и Прибалтики. Прятаться приходилось не только днем — белые ночи скрытности не способствовали. «На третий день решил действовать, — пишет Кочергин. — В самое темное время белых ночей вышел на готовые поезда и стал двигаться вдоль одного из них. Как вдруг со спины раздался громкий рык откуда-то свалившегося охранника-мухобоя: «Ты что здесь делаешь, шкет? А ну, остановись!»
«Шкет» наутек по череповецкому перрону и путям, юркнул под вагон, ринулся к другому поезду, на который солдаты грузили ящики — нырнул в открытый вагон и «затырился меж ящиками». Охранник попросил военных открыть вагон, но те грубо его прогнали, сославшись на секретность. «Вот так военные меня и спасли, сами того не зная», — вспоминает Эдуард Кочергин в беседе с журналистом «Речи». Живя два дня в Череповце, питался картошкой, которую пек на костре на берегу Шексны, — благодаря опыту беспризорной жизни и ловкости рук не только прокормился, но и собрал припасы в дорогу. «Слава богу, у меня имелись несколько сухарей, луковица, стибренная с лотка череповецкого рынка, две печеные картошки из моего берегового костерка на череповецкой Шексне и фляга воды, — пишет Эдуард Кочергин. — Такое богатство помогло скоротать более чем суточное пребывание в гостях у боевого обеспечения».
Череповецкие мытарства Эдуарда Кочергина
6 июля 2016
6 июля 2016
Театр. Победитель «Голосов истории» рассказал, как в юности «тибрил» луковицы на череповецком рынке
«Кружевную
маску» театрального фестиваля «Голоса истории» за лучший спектакль
на закрытой площадке получила постановка питерского Большого
драматического театра «Крещенные крестами», поставленная по книге
главного художника БДТ Эдуарда Кочергина.Мемуары беспризорника
Эдуард Кочергин получал один из главных наград фестиваля лично — поздним вечером 78-летнюю легенду театра XX века, назначенного главным художником БДТ, самим Георгием Товстоноговым, чествовали в консисторском дворике Вологодского кремля. Сойдя со сцены, Эдуард Кочергин попал в плотное кольцо коллег и обожателей — жали руки, обнимали и целовали, тянули книги для автографа, что-то дарили, в чем-то признавались, за что-то благодарили со слезами на глазах. Ко всеобщему вниманию Эдуард Кочергин до сих пор не привык, ведь театральный художник обычно выходит к публике лишь на премьере, а большую часть жизнь остается за кулисами. Лет 10 назад Кочергина уговорили записать те нетривиальные рассказы, которыми он много лет щедро угощал друзей и коллег, и мир обрел нового писателя. Книга «Крещенные крестами», вышедшая в 2009 году, произвела фурор у читателей и историков — о послевоенной стране, увиденной глазами мальчика-беспризорника, с таким вниманием к деталям и с такой пронзительностью раньше не писал никто. А все потому, что Кочергин выступил здесь не сочинителем, а сказителем, как назвали его литературные критики — ничего не придумывал, а просто и внятно изложил собственные скитания по Советскому Союзу. Сын врагов народа в течение семи лет добирался из Сибири, куда эвакуировали его в детский дом, к матери в Ленинград. В прошлом году родной театр Кочергина БДТ поставил по его книге спектакль — причем художником постановки выступил сам автор. Думается, экранизация похождений шкета по кличке Тень, изобретательного и юркого, не за горами. Слишком яркая и исторически выпуклая история.
Память глаз
Побеседовать с обладателем «Кружевной маски» фестиваля «Голоса истории» хотелось еще и потому, что на пути 13-летнего Эдуарда Кочергина в 1950 году встретились Вологда и Череповец. И он не забыл о пребывании в наших местах, встретивших юного беспризорника без должного почтения, на страницах своей книги.
Поговорить с Эдуардом Кочергиным корреспонденту «Речи» удалось фактически лишь во время очереди на выходе из Вологодского кремля: под старинной аркой образовалась небольшая давка-пробка, а теснота на мое счастье сделала разговор более откровенным.
— В вашей книге множество деталей, длинные диалоги, имена-фамилии и прозвища, названия и номера исправительных учреждений... Но ведь дело происходило более полувека назад. Как вы все это запомнили? Или дневник вели?
— Никогда не вел дневников и записей никаких не оставлял. Это память глаз, через глаза увиденное проникло в память и осталось там навсегда.
— Увиденное само попросилось на бумагу?
— Сначала были рассказы, которые печатались в журналах, и позднее были собраны в мою первую книжку «Ангелова кукла». Появился писательский опыт, и я решился взяться за воспоминания о своем детстве и юности. Свои истории я рассказывал друзьям, но в советские времена напечатать такое было нельзя. Когда такая возможность появилась, я сел за письменный стол. Почему? Я почувствовал, что обязан это сделать, это мой долг. Потому что в подобном жизненном положении, в которое я попал, тогда оказывались тысячи ребят, а воспоминаний об этом сохранилось очень мало. Война и сталинские дела создали великое множество беспризорников. Но в моей книге я никого ни в чем не обвиняю и политикой ни в каком виде никогда не занимался. По детству я воспитанник блатных, а их политика не интересовала.
Речная картошка и стибренная луковица
Воспоминания о пребывании юного Кочергина в Вологде и Череповце уместились в две главы. Оба города он увидел (и запомнил) мельком, поскольку бежал на запад, преследуемый разного рода борцами с беспризорностью. Корреспонденту «Речи» удалось вытащить из автора несколько черточек, которые не вошли в книгу.
Его схватили на подъезде к Вологде и на несколько месяцев юный Кочергин «снова стал собственностью государства» и «кантовался» (словечко из книги) в местном детприемнике, где с утра до вечера пели хором песни о Сталине — директор учреждения очень любил хоровое пение и выступал дирижером. Накануне девятого мая новичок угодил в карцер за сделанный из проволоки портрет вождя. А спустя месяц он уже летел прочь из Вологды, свободный как ветер. «За май месяц накопил съестных припасов и в начале июня бежал из этой энкавэдэшной капеллы в сторону Питера с ненавистью ко всяческому хоровому пению на всю оставшуюся жизнь», — пишет Кочергин.
Глава «Череповецкие мытарства» открывается сообщением о том, что в наш город автор добрался на товарняках без особых происшествий. Но и в Череповце приключений хватило, иначе не видать бы городу целой книжной главы. «Череповец — город огромного количества дымящих труб, — вспоминает Эдуард Степанович на страницах книги. — Такого я не встречал даже на Урале». Два дня он крутился возле вокзала, выбирая состав в сторону Ленинграда и Прибалтики. Прятаться приходилось не только днем — белые ночи скрытности не способствовали. «На третий день решил действовать, — пишет Кочергин. — В самое темное время белых ночей вышел на готовые поезда и стал двигаться вдоль одного из них. Как вдруг со спины раздался громкий рык откуда-то свалившегося охранника-мухобоя: «Ты что здесь делаешь, шкет? А ну, остановись!»
«Шкет» наутек по череповецкому перрону и путям, юркнул под вагон, ринулся к другому поезду, на который солдаты грузили ящики — нырнул в открытый вагон и «затырился меж ящиками». Охранник попросил военных открыть вагон, но те грубо его прогнали, сославшись на секретность. «Вот так военные меня и спасли, сами того не зная», — вспоминает Эдуард Кочергин в беседе с журналистом «Речи». Живя два дня в Череповце, питался картошкой, которую пек на костре на берегу Шексны, — благодаря опыту беспризорной жизни и ловкости рук не только прокормился, но и собрал припасы в дорогу. «Слава богу, у меня имелись несколько сухарей, луковица, стибренная с лотка череповецкого рынка, две печеные картошки из моего берегового костерка на череповецкой Шексне и фляга воды, — пишет Эдуард Кочергин. — Такое богатство помогло скоротать более чем суточное пребывание в гостях у боевого обеспечения».
Комментариев нет:
Отправить комментарий